Не заколдован. Просто чудовище.
Кот, как любая божья тварь, всегда неудовлетворен жизнью и, так как он имеет активную жизненную позицию и высокую пассионарность, то не готов мириться с превратностями судьбы и идти на уступки обстоятельств.
читать дальшеНо свете нет более целеустремленного создания, чем кот, твердо решивший ебануться с балкона.
Кот считает, что там, за пределами таинственных врат, находится счастье, любовь и избавление от всех печалей. Беззаботно порхающие птички только подтверждают котовую философию. И только мы, всесильные и всезнающие в котьем мире существа, что были По Ту Сторону, понимаем, что избавление от печалей там и правда есть. Но посмертное. И посему каждый раз с криками, воплями и иногда несильными пинками прогоняем кота с балкона, оставляя свободу иллюзорной, а счастье недостижимым.
Кот принимает либертарианство и собирается выстроить свой рай самостоятельно, не отвлекаясь на призрачные мистификации религиозных доктрин. Кот идет на кухню и требует жрать.
Жрать коту положено дважды в сутки. Его кормят дорогущим кормом, в котором сбалансированы белки, жиры, углеводы и философские догматы. Кот не склонен ограничиваться лишь данностью и презирает все дармовое. Обжигающая лапы потребность в достижении недостижимого ведет кота по его непростой жизни.
– Я знаю, что ты там на своих сияющих вершинах возишься с чем-то восхитительным и прекрасным. Да, я мелок ростом, да, я не так силен, как боги. Но я молю, я заклинаю, я требую, в конце концов! Уж если вам была угодна моя жалкая шерстянная жизнь в этом мире, то это жестоко, нет, это невыносимо! Невыносимо жестоко заводить кота и в недоступной ему глади столешницы раздавать мирские блага, не позволяя коту даже одним глазком взглянуть, одним коготком зацепить, одним клыком…
– Кот, ты ебанулся? Я огурец режу.
– У вас всегда отговорки! Вы, боги – садисты! Вы безответственные породители своих нелюбимых чад! Вы щедры только на насылаемые страдания и упреки, а маны небесной от вас не допросишься!
– Кот, да не надо тебе этого.
– Сегодня я недостоин даров. Вчера был недостоин…
– Это было не вчера, а пять минут назад! И ты клянчил сырой лук!
– Завтра буду недостоин! А где же обещанная благодать? Где справедливость и уважение к добродетелям? Где божья любовь, в конце концов?!
– Блядь. Дебила кусок. Ну хочешь помидору?
Кот получает крошечный кусок помидорки, с гордостью доносит его до своей миски и, морщась от отвращения, пытается жевать. Выплёвывает и с чувством оскорбленной гордости уходит из кухни.
Тяжелее всего, конечно, готовить мясо.
– Мяяяяясо! – орет в религиозном экстазе кот, – Я ни с чем не спутаю этот манящий аромат, это дурманящее голову счастье, этот грех, это безумие… Мяяяяясо!!
– Кот, тебе его нельзя, оно все в специях.
– Дай, дай, дай!
– Кот, у тебя отвалится половина внутренних органов.
– Дай, дай, дааай!!
– Кто-нибудь, уберите кота? Твою ж мать…
Кот путается под ногами, скачет в экстазе, норовит попасть под горячую сковородку. Приходится мягко отодвигать кота ногой:
– Это не для котов.
Кот рыдает от бессилия, его сердце порвано в клочья:
– Это не для котов, то не для котов… А для котов, для котов-то когда будет??
Я вот думаю: может, у моего бога со мной ровно такие же отношения? Вот когда я бьюсь головой об стенку, чувствую, что внутри все оборвалось, все сломалось и мир этот сконструирован хитроумным садистом – может, это меня просто мягко ногой оттеснили от горячей сковородки?
И вот я страдаю, мечусь по своей жизни и чувствую себя страшно обделенной. А там наверху кто-то пытается в сотый раз объяснить:
– Да не надо тебе этого. Вот вообще не надо. Да даже если дам – все равно жрать не будешь…
Иногда сдается, дает все же. Я пытаюсь прожевать, на вкус – ужасно. Выплевываю, расстраиваюсь и жду мяса.
А когда вот точно-точно чую, что мое, что мне надо так, что аж уши на затылке складываются, зрачки расширяются и сердце колотится… И с неба гулкий звон:
– Это не для Тамар. Вот совсем-совсем не для Тамар. Даже не проси.
И я вся такая поднимаю зареванную морду и воплю:
– А для Тамар когда? Когда для Тамар будет??
И чувствую себя такой брошеной-брошеной. Нелюбимой и ненужной.
И не знаю, что для боженьки я – самое вообще любимое, что есть. Что на меня сил, нервов и времени тратится больше, чем даже на других богов. Что за меня там, на Олимпе, готовы пасть порвать любому, кто на хвост наступит. Что меня вычесывают, целуют в лобик и берегут от сквозняков.
А я все беснуюсь и беснуюсь:
– Боже, в чем смысл моей жизни? Зачем я тебе, Боже?
– Затем, что морда у тебя круглая, хвост пушистый и взгляд такой туповатый, но очень милый.
– То есть, я тебе – игрушка, Боже?
– Ты делаешь меня счастливее. А я стараюсь делать счастливой тебя. Только бога ради – сходи нахуй с балкона, а?
читать дальшеНо свете нет более целеустремленного создания, чем кот, твердо решивший ебануться с балкона.
Кот считает, что там, за пределами таинственных врат, находится счастье, любовь и избавление от всех печалей. Беззаботно порхающие птички только подтверждают котовую философию. И только мы, всесильные и всезнающие в котьем мире существа, что были По Ту Сторону, понимаем, что избавление от печалей там и правда есть. Но посмертное. И посему каждый раз с криками, воплями и иногда несильными пинками прогоняем кота с балкона, оставляя свободу иллюзорной, а счастье недостижимым.
Кот принимает либертарианство и собирается выстроить свой рай самостоятельно, не отвлекаясь на призрачные мистификации религиозных доктрин. Кот идет на кухню и требует жрать.
Жрать коту положено дважды в сутки. Его кормят дорогущим кормом, в котором сбалансированы белки, жиры, углеводы и философские догматы. Кот не склонен ограничиваться лишь данностью и презирает все дармовое. Обжигающая лапы потребность в достижении недостижимого ведет кота по его непростой жизни.
– Я знаю, что ты там на своих сияющих вершинах возишься с чем-то восхитительным и прекрасным. Да, я мелок ростом, да, я не так силен, как боги. Но я молю, я заклинаю, я требую, в конце концов! Уж если вам была угодна моя жалкая шерстянная жизнь в этом мире, то это жестоко, нет, это невыносимо! Невыносимо жестоко заводить кота и в недоступной ему глади столешницы раздавать мирские блага, не позволяя коту даже одним глазком взглянуть, одним коготком зацепить, одним клыком…
– Кот, ты ебанулся? Я огурец режу.
– У вас всегда отговорки! Вы, боги – садисты! Вы безответственные породители своих нелюбимых чад! Вы щедры только на насылаемые страдания и упреки, а маны небесной от вас не допросишься!
– Кот, да не надо тебе этого.
– Сегодня я недостоин даров. Вчера был недостоин…
– Это было не вчера, а пять минут назад! И ты клянчил сырой лук!
– Завтра буду недостоин! А где же обещанная благодать? Где справедливость и уважение к добродетелям? Где божья любовь, в конце концов?!
– Блядь. Дебила кусок. Ну хочешь помидору?
Кот получает крошечный кусок помидорки, с гордостью доносит его до своей миски и, морщась от отвращения, пытается жевать. Выплёвывает и с чувством оскорбленной гордости уходит из кухни.
Тяжелее всего, конечно, готовить мясо.
– Мяяяяясо! – орет в религиозном экстазе кот, – Я ни с чем не спутаю этот манящий аромат, это дурманящее голову счастье, этот грех, это безумие… Мяяяяясо!!
– Кот, тебе его нельзя, оно все в специях.
– Дай, дай, дай!
– Кот, у тебя отвалится половина внутренних органов.
– Дай, дай, дааай!!
– Кто-нибудь, уберите кота? Твою ж мать…
Кот путается под ногами, скачет в экстазе, норовит попасть под горячую сковородку. Приходится мягко отодвигать кота ногой:
– Это не для котов.
Кот рыдает от бессилия, его сердце порвано в клочья:
– Это не для котов, то не для котов… А для котов, для котов-то когда будет??
Я вот думаю: может, у моего бога со мной ровно такие же отношения? Вот когда я бьюсь головой об стенку, чувствую, что внутри все оборвалось, все сломалось и мир этот сконструирован хитроумным садистом – может, это меня просто мягко ногой оттеснили от горячей сковородки?
И вот я страдаю, мечусь по своей жизни и чувствую себя страшно обделенной. А там наверху кто-то пытается в сотый раз объяснить:
– Да не надо тебе этого. Вот вообще не надо. Да даже если дам – все равно жрать не будешь…
Иногда сдается, дает все же. Я пытаюсь прожевать, на вкус – ужасно. Выплевываю, расстраиваюсь и жду мяса.
А когда вот точно-точно чую, что мое, что мне надо так, что аж уши на затылке складываются, зрачки расширяются и сердце колотится… И с неба гулкий звон:
– Это не для Тамар. Вот совсем-совсем не для Тамар. Даже не проси.
И я вся такая поднимаю зареванную морду и воплю:
– А для Тамар когда? Когда для Тамар будет??
И чувствую себя такой брошеной-брошеной. Нелюбимой и ненужной.
И не знаю, что для боженьки я – самое вообще любимое, что есть. Что на меня сил, нервов и времени тратится больше, чем даже на других богов. Что за меня там, на Олимпе, готовы пасть порвать любому, кто на хвост наступит. Что меня вычесывают, целуют в лобик и берегут от сквозняков.
А я все беснуюсь и беснуюсь:
– Боже, в чем смысл моей жизни? Зачем я тебе, Боже?
– Затем, что морда у тебя круглая, хвост пушистый и взгляд такой туповатый, но очень милый.
– То есть, я тебе – игрушка, Боже?
– Ты делаешь меня счастливее. А я стараюсь делать счастливой тебя. Только бога ради – сходи нахуй с балкона, а?